БЕРЕГА МИССУРИ
Часть 5.
Апсароки более известны как Воронье Племя (Crow Tribe), хотя в действительности “Апсарока” не означает ворону. Большинство исследователей соглашается с тем, что это древнее слово указывает скорее на любого пернатого хищника. Впервые название “Вороны” употребляет Жан-Батист Трудо, живший в 1795 году среди Арикаров: “Военный отряд Арикаров вернулся 5 июня и привёз скальпы индейцев Вороньего Племени (Crow Nation), народа, живущего близ Скалистых Гор” (Journal). Трудо также выяснил, что “некий канадец по имени Менард, проживший шестнадцать лет у Манданов, неоднократно посещал Ворон в сопровождении Хидатсов” (Trudeau`s “Description of the Upper Missouri”)
Учёные давно пришли к согласию, что Вороны некогда были одним целым с племенем Большебрюхих (Хидатса). Они сожительствовали с ними не раз на берегах Миссури, и до последнего времени в земляных деревнях извлекались во время раскопок старинные предметы, принадлежащие Воронам. Считается, что причиной раскола старого племени была вражда двух вождей, каждый из которых возглавлял свою общину. Их взаимная неприязнь никогда не доходила до открытого противостояния, но в племени, как это случается у всех народов, нашлись люди, которые в конце концов, сумели заставить вождей поссориться не на шутку. Ругань переросла в драку, в результате чего всколыхнулось всё племя, и многие погибли. Как бы то ни было, белые люди познакомились с Воронами, когда они были самостоятельным племенем и пользовались лошадьми, а к земляным деревням не имели никакого отношения.
Граница страны Вороньего Племени тянулась от Скалистых Гор вдоль устьев рек Пыльная, Ветряная, Большой Рог по южной стороне Жёлтого Камня до реки Платт. Вороны часто встречались и на западной и на северной сторонах реки Платт, добираясь даже до устья Массешел. Находясь в сентябре 1805 года в лагере Ворон в Монтане, Ларок узнал от индейцев, что “зимой они всегда жили в лесу у подножия гор, весной и осенью уходили на Жёлтый Камень, а летом жили на реках Лошадиная (Horses River) и Язык (Tongue River).” По всей их земле паслись несметные стада бизонов, оленей, лосей.
Вороны живут в кожаных палатках,
как и все кочевые племена верхнего Миссури. Ларок указывал, что общая их
численность в 1805 году была 300 палаток, но что до эпидемии оспы Вороны имели
почти две тысячи палаток. “Из-за своей нынешней малочисленности эти индейцы
стараются держаться вместе” (Journal). Дениг писал, что в былые годы они
насчитывали 800 палаток, но в его бытность (1840-е годы) их число уменьшилось
до 460 в результате войн и болезней (Five Tribes). В 1856 году агент Воган насчитал 450 палаток в резервации (Annual Report of the Commissioner
of Indian Affairs, 1856).
Всё Воронье Племя делилось на несколько групп, каждая возглавлялась своим вождём. В 1830-1840 годы группа Большого Разбойника обычно вела зимнюю охоту у истоков Пыльной Реки (Powder River), весной отвозила бизоньи шкуры в торговые посты на реку Платт. Курц в шутку называл Большого Разбойника (Big Robber) Большим Робертом (Big Robbert), считал, что в 1851 году он был главным вождём Горных Ворон и что Речных Ворон возглавлял Гнилой Хвост. Это мнение сложилось у него по той причине, что Гнилой Хвост не присутствовал в том году на переговорах в форте Ларами, поэтому Большой Разбойник был объявлен главным вождём. Согласно ежегодному отчёту комиссионера по делам индейцев, Большой Разбойник погиб в 1858 году.
Другую, более крупную группу возглавлял Два Лица. Эти индейцы обычно кочевали вдоль Реки Ветра и окрестных гор и торгуют с Американской Пушной Компанией. В 1855 году Два Лица стоял возле форта Сарпи (один из постов, получавший вещи из форта Юнион), а на следующий год торговец Скотт сумел убедить вождя перебраться на реку Платт, так как товар из форта Юнион были заражены оспой. Вороны прекрасно помнили, что такое оспа. Индейцы уже выдвинулись в путь, когда их настиг гонец агента Вогана и уговорил их вернуться в форт Юнион (McDonnell`s Fort Benton and Fort Sarpy Journals).
Следующей общиной руководил в те годы Медвежья Голова. Эта группа рыскала вдоль Жёлтого Камня от самых истоков реки до устья. В 1851-52 году люди Медвежьей Головы зимовали с Ассинибойнами возле форта Юнион, но чаще сбывали добытые шкуры купцам на других пунктах. Курц называл Медвежью Голову “командиром солдат и широко известным воином”. В “Дневниках форта Сарпи” есть множество упоминаний о торговых сделках с Медвежьей Головой в первые месяцы 1855 года и о его купеческих делах в форте Юнион в марте 1856 года. У журналиста сложилось мнение, что Медвежья Голова был “человеком лёгкого нрава и позволял своим людям делать всё, что им хотелось”. В 1858 году Браунингер и Смит, первые лютеранские миссионеры среди Ворон, остановились в деревне Медвежьей Головы.
“Вороны - самое богатое лошадьми племя к востоку от Скалистых Гор. Нередко на долю одной семьи приходилось до ста голов. Большинство людей среднего возраста были владельцами 30-60 лошадей. Бедняком считался тот, у кого не насчитывалось десяти голов. Разумеется, четвероногие скакуны Ворон являлись постоянным объектом соблазна для соседних племён. Редкая неделя обходилась без попытки увести у них несколько коней. Вороны уделяли своим табунам большое внимание и обязательно отгоняли лошадей пастись на свежие луга милях в 10 от деревни. В качестве сторожей выступали двенадцатилетние мальчишки. В случае обнаружения врагов, табуны немедленно возвращались к стойбищу.
В феврале 1856 года отряд Черноногих украл табун в 70 голов из деревни Ворон близ устья Жёлтого Камня. Это произошло глубокой ночью, так что до самого утра никто не обнаружил пропажи. Но едва прошёл слух об исчезновении табуна, снарядился отряд в сто человек и помчался в погоню. Каждый из преследователей вёл в поводу свежую лошадь. Черноногие скакали без остановки всю ночь и в конце концов утомились. Их путь лежал через глубокий снег, так что пришлось с трудом прокладывать себе дорогу. Преследователи же летели по широкому утоптанному следу без задержки. Под конец третьего дня Вороны настигли Черноногих, когда те, совершенно уставшие, остановились, чтобы полакомиться застреленным бизоном. Угнанный табун они оставили в нескольких милях от своего лагеря. Там его обнаружили Вороны и отвели ещё дальше. Наутро несколько Черноногих отправились за табуном и увидели, что он исчез. Вместо лошадей подкарауливали Вороны. Лишь один из этих Черноногих сумел добежать до стоянки, но не успел предупредить соплеменников об опасности: на них уже налетели остальные Вороны” (Denig).
Такие столкновения были привычным делом. Черноногие постоянно воевали против Ворон. “Редкий день пройдёт, чтобы на земле Ворон не объявился отряд Черноногих, которые убивают всех, кто бы ни попался им на глаза. В форте Сарпи опасность с их стороны настолько велика, что никто из служащих не осмеливается отойти от дверей даже на несколько ярдов (Vaugan “Annual Report of the Commisioner of Indian Affairs”).
Вороны зарекомендовали себя храбрыми и умелыми бойцами, но по отношению к европейцам проявляли миролюбивость. Эту особенность трудно объяснить какой-то одной причиной. Скорее всего они благосклонно принимали белых людей на первых порах, так как стремились получить от них необходимые товары, а позже осознали, что за белокожими пришельцами стояла непобедимая сила, и даже не пытались противоборствовать ей. Хотя нельзя сказать, что Вороны всегда высказывали радушие. “Я разговаривал с Воронами, дал им мелкие подарки и большую медаль их главному вождю Гнилому Брюху. Они по-прежнему дружелюбны, но жалуются на то, что белые охотятся в их стране на бобров. Они говорят, что их страна кишит трапперами, которые уничтожают всё на своём пути. Они заявили, что этот вопрос должен быть улажен, иначе будут взаимные обманы” (Из письма Джона Сэндфорда к генералу Вильяму Кларку, 17 августа 1833).
Уже в более поздние времена Черноногие говорили, что Апсароки никогда не выстояли бы в войне, если бы не встали на сторону белых людей. Вороны любили повторять, что никогда не убивали белых людей, зато не скрывали, что регулярно грабили их. Они стремились не портить отношений с белой расой, ведь они были сравнительно малочисленны и зажаты между могущественными Черноногими и Тетонами. Американские солдаты отмечали, что Апсароки, в отличие от Дакотов, всегда соблюдали порядок в походном строю, и это свидетельствует о гораздо более высоком уровне дисциплины, чем у других племён.
Вороны часто пленили женщин и детей, чтобы восстановить потери в боях, и это было свойственно подавляющему числу племён Америки. Гибель мужчин и мальчиков считалась страшным несчастьем. Большинство пленных женщин после года жизни среди Ворон не высказывали уже ни малейшего желания покинуть это племя. Безусловно, это говорит только в пользу Ворон. Взращенные среди Ворон чужие дети без колебаний брали в руки томагавки и ружья и отправлялись воевать против своих былых соплеменников. Усыновлялись и удочерялись далеко не все дети, попавшие в плен, но только те, которых Вороны брали взамен своих умерших детей.
“В 1977 году вожди Апсароков пришли к лейтенанту Густаву Доану с просьбой выдать им пленённых армией индейцев Сиу и Шайеннов для того, чтобы они могли усыновить их. Они сказали, что согласились участвовать в военной экспедиции именно для того, чтобы получить возможность заполучить пленников. На первый взгляд - это малоубедительный мотив для военных действий. Но ранние наблюдатели свидетельствовали, что у Апсароков была явно выраженная тенденция захватывать пленников для поддержания своей численности. Они обращались с пленными настолько хорошо, что по настоящему завоёвывали их любовь. Возможно, такие сообщения и не убедят нас в том, что Вороны воевали в основном ради захвата людей, но этот факт не может не приниматься во внимание как важная особенность индейских войн” (Wolves for the Blue Soldiers).
Большинство этнографов сходятся в том, что Вороны - самое суеверное племя верхнего Миссури. Они верили в любую сочинённую небылицу, какой бы невероятной она ни казалась, чем нередко пользовались их недруги.
В сравнении с другими дикарями, Вороны оказались самыми уравновешенными, что явно проявилось в их сдержанном отношении друг к другу. Случаи убийства соплеменников были исключительной редкостью, чего не скажешь ни о Дакотах, ни об Арикарах. Дениг отметил, что за время его жизни на Дальнем Западе он узнал лишь об одном случае внутриплеменного убийства: какой-то индеец ударил плёткой жену своего соплеменника по лицу, и разгневанный муж зарубил обидчика на месте. Разумеется, родственники погибшего взбесились и хотели немедленно покарать убийцу, однако его друзья сумели отстоять его до наступления темноты, а затем он скрылся, уехав в племя Змей. Прошло двенадцать лет, и он вернулся, решив, что всё давно позабылось, но не тут-то было. Вороны пригрозили, что убьют его, если он останется в их деревне, и он вновь ускакал и более никогда не возвращался на родину.
Вороны научились разрешать внутриплеменные недоразумения, отбирая у виновных лошадей. Никто никого не колотит, не пытается коварно умертвить. Платой за оскорбление или материальный ущерб являются лошади. Ларок писал, что “Вороны ссорятся редко, а в случаях каких-то конфликтов дело обычно улаживается тем, что одна из сторон дарит другой ружья или лошадей. Но ссоры происходят нечасто, да и те обычно устраиваются жёнами из-за их ревности” (Journal). Даже за супружескую измену обманутый муж может отнять у любовника своей жены нескольких коней, а то и целый табун. Если вдруг любовник окажется из числа бедняков и конями у него не разжиться, то обиженный муж запросто возьмёт часть табуна его родственников. Никто не только не осудит мужа за это, но, наоборот, подавляющая часть племени поддержит его. Случись нечто подобное в других племенах, такого мужа просто убили бы, как убивали обычных конокрадов. Если случалась описанная выше ситуация, то неверная жена обычно оставалась с незадачливым любовником, а он прилагал все усилия, чтобы выкупить своих лошадей. Одним словом, при помощи лошадей можно было уладить любой конфликт, кроме убийства.
Что же до супружеской неверности, то это всегда был хороший предлог для обманутого мужа увеличить поголовье своего табуна без особых усилий, так как в действительности Вороны не слишком пеклись о моральных устоях семьи. Большинство путешественников склонны называть Ворон неутомимыми попрошайками и обманщиками. Особенно это относилось к юношам, детям и женщинам. На зимовках возле фортов они умудрялись пробираться в самые укромные уголки и надоедать там белым людям безостановочным выклянчниванием. Они распугивали домашних животных и воровали всё, что попадалось им на глаза: ножи, топоры и так далее. Особенно преуспели в воровстве старухи. Клептомания была их второй натурой. Даже в своих стойбищах Вороны не сдерживали своей страсти к воровству. Когда в лагере раскладывались на просушку бизоньи шкуры, которых после охоты набиралось великое множество, индейцы без малейшего зазрения совести таскали их друг у друга. Но лошадей или ружья они не крали ни у белых, когда посещали форты, ни у соплеменников. Если и случалось, что кто-то из Ворон воровал коней у людей своего племени, владелец без труда забирал их обратно.
При своём огромном пристрастии к воровству Вороны отличались щедростью по отношению к одноплеменникам. Останься кто-то из индейцев после нападения врагов или по какой-либо иной причине без лошадей, всегда нашлись бы несколько человек, которые с готовностью отдали бы пострадавшему часть своего табуна. Но многие из них поступали так в расчёте на хорошее вознаграждение в будущем.
Представители мужского пола абсолютно безрассудны, когда дело доходило до драки, и наглы в общении. Женщины - неописуемо шумны. “Никто из Ворон будто и понятия не имеет о правилах приличия. Молодые люди бегают день и ночь за женщинами, замужними и свободными. Никому и в голову не приходит подумать о женской добродетельности. В этом смысле они совершенно беззастенчивы и при свете дня домогаются друг друга, не взирая на присутствие посторонних. Глядя на них, создаётся впечатление, что они нарочно выставляют напоказ свои нескромные желания, так как никто из них не пытается хоть как-то завуалировать свои притязания, но наоборот они всеми силами выпячивают взаимные домогательства противоположных полов. Никто не осуждает девиц за утерянное целомудрие... Женщина считается недостаточно хорошей, если до замужества она познала только одного мужчину. Если и можно отыскать среди них добропорядочную жену, то такая могла вырасти только под личным присмотром мужа, если бы он взял её под своё крыло в возрасте 10-13 лет“ (Denig “Five Indian Tribes”). Это очень похоже на Тибет, где девушки носят на шее дары, полученные за нарушение целомудрия, - именно, кольца любовников, и чем их больше у девушки, тем торжественнее справляется её свадьба. Лоуи подчёркивал в “Заметках о социальной организации и обычаях Манданов, Хидатсов и Ворон”, что мифология Ворон и их древние песни насквозь пронизаны свидетельствами неограниченного волокитства. Максимильян вспоминал: “Мне рассказывали о представительницах женского пола Вороньего Племени, что они, как и женщины Арикаров, - самые разложившиеся из всех племён Миссури” (Twaites “Early Western Travels”).
Полная свобода в сексуальных отношений Апсароков привела к тому, что эти индейцы были вынуждены изменить форму некоторых своих церемоний. Так как, например, процедура священной посадки табака в былые времена предполагала участие в ритуале девственниц. На расчищенную для посадки табака площадку целомудренные девушки выносили хворост, который сжигался, превращался в золу рассеивался по всей посевной площади. Позже место девственниц заменили замужние женщины строгого поведения, не знавшие никого из мужчин, кроме своего мужа. Со временем женское целомудрие сделалось такой редкостью, что Апсароки готовы были вовсе отменить эту важную для племени церемонию. В конце концов старейшины решили, что будет достаточно, чтобы в священнодействии принимала участие хотя бы одна юная девственница на всё племя, которую, конечно, всегда можно отыскать.
Мне не хочется, чтобы у читателя составилось превратное впечатление об Апсароках. Любовные похождения свойственны всем без исключения индейцам и всем без исключения другим расам Земли. Это чисто человеческие качества. Белые люди, соприкасавшиеся с “дикими” американскими аборигенами, не уставали высказывать своё удивление разнузданностью краснокожих. Но их высоко поднятые брови в действительности не всегда соответствовали истинному положению вещей. Томпсон весьма категорично заявлял, что всякая танцующая на публике женщина - обязательно куртизанка. Но разве это соответствует истине? А принимая во внимание тот факт, что подавляющее большинство индейских плясок проходило на виду всего стойбища, не трудно представить, насколько распутными выглядели в глазах Томпсона все краснокожие женщины. Александр Генри безапелляционно утверждал, что “женщинам Манданов вовсе не ведомо чувство благопристойности, а муж может одолжить свою жену за одну блестящую пуговицу с сюртука”. Предрассудки многих первопроходцев, да и сегодняшних исследователей зачастую не позволяют им увидеть всё в истинном свете и вынуждают авторов искажать действительность до безобразия.
В государствах Конго, Ангола и Матамба не было позорно для мужа продать свою жену, для отца - продать сына, для сына - продать отца. В этих странах было известно только одно преступление - не дать первых плодов жатвы верховному жрецу. Почему же индейцы должны были чувстствовали себя ущербными, делясь своими женщинами с приезжими людьми? Наоборот, они ощущали лёгкость на сердце, сумев угодить гостю во всём. А уж если их жён благодарили за оказанные услуги подарками, то радостям мужчин не было предела. Многие христианские миссионеры, говоря о духовности американских аборигенов, подчёркивали, что индейцы были чисты душой. И священников не оскорблял тот факт, что дикари были, с точки зрения европейской морали, более распущенными в сексуальных отношениях. Нормальному человеку всегда понятно, что такого рода “разврат” представляет опасность только тогда, когда он связан с какими-то душевными пороками.
Представители обоих полов отличались сумасбродством, но самыми беспокойными существами Апсароков были дети. Им, особенно мальчуганам 9-14 лет, позволялось делать всё, что угодно. Их не наказывали ни за какие шалости, даже если они переворачивали всё вверх дном. Им не разрешалось лишь баловаться с оружием взрослых и с какими бы то ни было священными вещами. Но суеверие впитывалось в кровь Ворон с материнским молоком, так что детвора сама прекрасно знала, где проходила граница дозволенного.
Мужчины племени заметно выделялись своим обликом среди большинства племён Северной Америки, воинское сословие Ворон считалось самым ярким. Они были высокими, стройными, пропорционально сложенными, смотрели на мир свирепыми глазами и улыбались, показывая ровные белые зубы. Их наряды были столь умело расшиты, что стоимость каждой рубахи нередко приравнивалась к двум, а то и трём лошадям. Мужчины Ворон всегда выглядели на редкость чистыми и опрятными. Они отращивали длиннющие волосы, нося их тщательно расчёсанными на пробор, смазывая их жиром, связывая на конце и украшая по всей длине капельками белой глины. Некоторые срезали волосы над лбом и носили их, густо обработав жиром, как сегодня говорят, “ёжиком”. С каждой стороны головы висели нити бус или нанизанные на шнурок речные раковины.
“Они носят волосы заплетёнными в косы, обмазанные салом. Косы достигают в длину нескольких десятков сантиметров. На лбу они выстригают волосы и носят их стоймя. С каждой стороны головы на уровне уха опускаются нити с бусами или раковинами. Обычно они покрывают лицо алой краской, обводя глаза жёлтыми линиями. К проколотым мочкам ушей подвешены круглые гладко обточенные морские раковины, которые отливают зеленоватым или голубоватым цветом. Эти раковины поступают с калифорнийского побережья во многие племена” (Denig).
“Что касается женщин Вороньего Племени, то это самые ужасные существа, которых породила природа. Им характерны ужасные черты лица, отвратительные привычки, коротко остриженные и насквозь пропитанные алой краской волосы, вымазанные кровью во время траурного плача по погибшим родственникам физиономии. Они отрубают себе пальцы в знак траура. Молодые женщины смотрят на окружающих пронизывающим хитрым взглядом. У них маленькие носы и пухлые губы. Красные глаза указывают на присутствие венерических заболеваний. Голые руки, торчащие из-под кожаных рукавов, всегда вымазаны слоем грязи. Некоторые из женщин весьма толсты и весят от 250 до 300 фунтов, их огромные обнажённые груди отвисают чуть ли не до колен. Поскольку почти ежедневно погибает кто-то из их родственников, женщины бродят в рваных старых платьях, их лица выпачканы грязью и золой. Всё же многие из них имеют очень красивые наряды, которые они надевают по специальным случаям. Однако чаще всего они одеваются плохо, и уделяют очень мало внимания своему внешнему виду. Даже странно, что рядом со столь обаятельными мужчинами живут такие дурные женщины. Но судя по всему, эти мужчины не имеют никакого представления о той красоте, какая существует в нашем понимании. Поэтому их вполне удовлетворяют уродливые женщины. Обычно же Вороны не придают значения красивой внешности, и молодая девица приятной наружности вызывает в них не больше желания, чем любая другая” (Denig).
Кэтлин и Курц в общем-то
поддерживали точку зрения Денига, хотя и не в столь категоричных тонах.
“Женщины Ворон славятся больше своим умением выделывать и расшивать кожу, а не
красотой лица или тела” (Kurz “Journal”). А Кэтлин говорил: “Женщин Ворон не
назовёшь симпатичными, так что я не стану уделять им много внимания. Как и все
индеанки, они - рабыни своих мужей, несут на своих плечах всё домашнее
хозяйство.” Но что касается внешнего вида и опрятности, то Кэтлин явно не
соглашается с Денигом: “Женщины здесь одеваются достойным образом, многие даже
пышно и с большим вкусом. Их платья из кожи оленя или горного барана шьются
очень длинными и опускаются от подбородка до самой земли. Эти платья часто
украшены шкурками горностая и изящно расшиваются иглами дикобраза и бусами. Женщины
Ворон, как и другие индеанки, которых мне приходилось видеть, расчёсывают
волосы над лбом на пробор и втирают в пробор красную глину, разведённую на
жире.” (Catlin “Notes and
Letters”).
О мужчинах Кэтлин отзывался с восторгом: “Где бы они ни появились, их всегда узнаешь по прекрасной белой одежде и высокой, элегантной фигуре. Большая часть мужчин достигает шести футов. Черноногие, в сравнении с Воронами, больше похожи на Геркулеса, широкоплечи, коренасты, с раздутой грудной клеткой, да и костюмы их обычно шьются из тёмно-коричневой кожи... Вороны - самые очаровательные индейцы, и с момента нашего знакомства они вели себя очень дружелюбно.
Впрочем, эти люди иногда нападали на путешественников и звероловов, когда те появлялись на их территории. Мне даже приходилось слышать, что их называли разбойниками и ворами высшего пошиба. Но сами-то они не считают себя таковыми. Воровство, по их понятиям, есть самое гнусное занятие. Они же называют свои деяния ловлей и захватом, когда, например, воруют лошадей у каких-нибудь трапперов и высоко оценивают такие подвиги... Читатель, я смотрю на индейцев как на самую честную и уважаемую человеческую расу...” (Notes and Letters). Об их пристрастии к грабежам писал Вильям Гордон в своём отчёте о состоянии торговли пушным товаром (октябрь 1831): “Весной меня ограбили индейцы-Вороны, люди, среди которых я провёл целую зиму и которым делал всяческие подарки и вообще был с ними в наилучших отношениях. Однако стоило им повстречать меня, когда я был совершенно один, они без колебаний отобрали у меня абсолютно всё, даже порох и свинец, предназначенный для моего личного пользования. После того меня грабили ещё дважды... Так что мне хорошо знакомы опасности торговли... Они не стыдятся воровать и запросто рассказвают об этом с присущей им откровенностью...”
Примерно половина мужчин племени имеет по несколько жён, остальные - по одной. Ларок писал, что некоторые воины имеют до двенадцати жён. “Но не все они проживают с мужем, так как некоторые ещё совсем молоденькие девочки. Основная же часть воинов имеет по 2-3 жены. Кое-кто живёт с единственной женой, и над этими обязательно подтрунивают многожёнцы.” (Journal).
“Собственность у мужчин и женщин раздельная. Каждый имеет своих лошадей, украшения, всякие другие вещицы. Не надеясь на взаимную верность и преданность, они всегда готовы к немедленному разводу, случись малейшая семейная ссора. Если такое происходит, то муж забирает из детей к себе мальчиков, а жена уводит девочек. Ружья, лук, амуниция и прочие принадлежности воинского мира принадлежат мужчине, в то время как котлы, кастрюли, шкуры и всякая всячина из домашнего обихода принадлежат женщине. Палатка тоже считается собственностью жены, равно как и все вьючные лошади. В связи с постоянным дележом имущества открытым остаётся вопрос, какие вещи следует закупать, когда племя едет сбывать бизоньи шкуры в форт. Ведь в зависимости от того, что семья приобретёт, будет ясна и её принадлежность. Женщины, разумеется, старается купить то, что в случае будущего развода останется за ней. Бывает и так, что шкуры заранее раскладываются по принципу “это твоё, а то моё”.
Вороны безумно любят детей. Что бы дети ни просили, взрослые обязательно удовлетворяют их желания. Если вдруг ребёнок заболевает, то родители идут на любые затраты, которые требует врачеватель. В случае смерти ребёнка, они безутешны.
Когда кто-то умирает, каждый
родственников отрезает себе по одну фаланге пальца. Делают они это так: кладут
на лезвие топора или ножа палец и ударяют по нему тяжёлым поленом или рубят
другим ножом. Случается, что удар не очень точен, и лезвие ломает кость
посредине, а не в мягком суставе между фалангами. В таком случае рана заживает
очень долго, и обычно обломок кости остаётся торчать наружу, что выглядит
весьма гадко. Мужчины и женщины не отстают в этом деле друг от друга. Мужчины,
правда, более избирательны в таком членовредительстве. Будучи воинами, они не
могли позволить себе стать беспомощными и обречь семью на голодное и
беззащитное существование, поэтому никогда не отрубали себе большие пальцы и
обязательно оставляли указательный палец на левой руке и два пальца (помимо
большого) на правой.” (Denig
“Five Indian Tribes”)
Леонард Зенас был свидетелем подобного самоистязания 21 ноября 1834 года, когда Вороны возвратились после сражения с Черноногими и подтверждает, что “ни один из мужчин не рубил себе два первых пальца на правой руке, иначе воин не может натягивать тетиву и пускать стрелы. У большинства пожилых женщин отсутствовали все первые фаланги пальцев, а у некоторых не хватало и вторых.” (Adventures).
Вороны никогда не перевязывали
такие раны, но, покуда кровь текла, мазали ею свои лица, а затем прикладывали к
ране полынь. Они не смывали с лиц кровь, но ждали, пока она засохнет и
отшелушится сама. Некоторые после этого резали кожу на своих ногах и снова
пачкали лица кровью. В знак скорби многие коротко обрезали волосы на голове, а
кое-кто вырывал волосы клочьями, чтобы причинить себе боль. Оплакивание умерших
иногда затягивалось на целый год, женщины приходили к могиле ежедневно, одетые
в старые рваные платья, хранившиеся в каждой семье специально для траурных
случаев. Плач и отчаянные крики продолжались обычно до полной потери голоса.
“Когда мы стали лагерем на Большой Реке, пришло известие, что моего брата убили
Сиу. Моё сердце упало. Я скорбел вместе с родителями и в одиночку. Я изрезал
себе всё тело и ослаб от потери крови.” (Frank Linderman “Plenty Coups”)
“Во время летнего кочевья племя представляет собой живое и яркое зрелище. Мужчины и женщины облачаются свои лучшие платья и садятся на самых хороших лошадей. Их многочисленные стада украшены броскими уздечками и красивыми сёдлами, многие лошади накрыты алыми одеялами, гривы и хвосты многих коней убраны перьями. Мужчины одеты в пышные рубахи, богато расшитые и обрамлённые по швам человеческими волосами и горностаевыми хвостиками. На головах у воинов покоятся причудливые уборы самых разных видов. Яркого цвета одеяла и сшитые из пурпурной ткани ноговицы составляют основные детали туалета юношей, не успевших до поры зарекомендовать себя на военной тропе. Эти молодые люди густо смазывают свои лица краской и украшают уши и шею связками ракушек и бус. Женщины обычно одеваются в алые или голубые платья. Некоторые делают костюмы из выделанной добела шкуры горного барана, расшивая грудь и спину рядами лосиных зубов и морских раковин. Такие платья обрамлены густой бахромой из горностая или перьев. Стоимость 100 лосиных зубов приравнивается к одной хорошей лошади или к 50 долларам. Но платье считается не доделанным, пока на нём нет 300 лосиных зубов, то есть со всеми прилагающимися ракушками, кожей и т. п. вся цена доходит до 200 долларов.
Во время поездки женщина привязывает к луке своего седла некоторые личные вещи мужа: магическую сумку и шит. Мужчина везёт своё ружьё и другое оружие сам и всегда готов к тому, чтобы отразить внезапную атаку врага.
Весь домашний скарб уложен на вьючных лошадей. Всевозможные котелки, плошки, тарелки - всё находится в предназначенном именно для этой цели мешке. Поверх вещей обычно сидит кто-нибудь из детишек, а иногда сразу два-три ребёнка, управляя лошадью. Нередко вместе с детьми можно увидеть крохотных щенков или малюсеньких медвежат.” (Denig)
Ларок обратил внимание на то, что те из детей, которых родители считали слишком маленькими для самостоятельной верховой езды, во время перекочёвок привязывались к седлу ремнями, дабы не упасть под копыта. А Вильям Гордон рассказывал: “Я видел у них в деревне около десяти тысяч лошадей... Дети учатся ездить верхом с раннего детства. Младенец переезжает с места на место, подвешенный в своей люльке к луке седла. Верхом же на лошадь садится, едва научится сидеть вообще. В четыре года они все, независимо от пола, уже ездят верхом самостоятельно и хорошо правят лошадьми.”
Ларок заметил, что “у Ворон встречается гораздо больше инвалидов и стариков, чем у других племён”. Это явно связано с тем, что Апсароки, владея огромными табунами, имели возможность перевозить слабых людей с места на место, в то время как другие народы сталкивались с необходимостью бросать немощных без присмотра, откуда, собственно и родился слух о жестокосердном отношении дикарей к своим старикам.
“Воронье Племя имело огромные табуны лошадей. После того, как во вьюки или на волокуши, связанные из палаточных шестов, грузили всё лагероное имущество, оставались ещё свободными сотни сытых ных коней” (James Schultz). “Сложенная палатка полностью умещается на одном коне, а шесты для жилища везёт другое животное. Вороны настолько поднаторели в подготовке к походам, что после того, как они поймают лошадей, все остальные сборы (сворачивание палаток и упаковывание домашнего имущества) занимает у них не более двадцати минут.” (Denig).
***
Среди Ворон выросло и завоевало широкую известность несколько выдающихся вождей, которых нельзя обойти рассказом. Одним из них был Гнилой Живот...
“Он начал свою военную карьеру в юном возрасте, уходя во главе маленьких отрядов в рейды за лошадьми к Шайенам, Арапахам, Сиу и Черноногим. Его походы обыкновенно заканчивались удачно, и он пригонял домой большие табуны, не теряя никого из своего отряда. А именно в этом - главная цель всякого вождя, ведь случись в походе чья-нибудь смерть, никакие иные успехи не будут засчитаны. Правда, враги много раз преследовали и настигали его, и тогда он проявлял свои командирские качества. Гнилой Живот всегда принимал необходимые меры безопасности, тщательно подбирал людей, хорошо вооружал их. Он заранее присматривал рощицу, где можно было бы спрятаться и подкараулить преследователей. Если же отступление не было возможным по тем или иным причинам, то он наскоро сооружал укрепление из брёвен и камней. Он часто давал бой, и удача сопутствовала ему... В возрасте 30 лет он стал вождём Вороньего Племени.
Много вещей помогало ему на пути к положению вождя. У него имелись обширны и богатые связи. Многие называли его пророком и шаманом, но он никогда не демонстрировал свои сверхъестественные способности, не проводил жертвоприношений, не организовывал священных плясок. Он молился далеко в стороне от своей деревни в полном одиночестве. Он не производил впечатления общительного человека, наоборот, он был тихим, мало разговаривал, но если обращался к кому-либо, то повелительным голосом. Его превосходство над людьми заключалось в его решительности и готовности пожертвовать собой...
Получив признание как единственный вождь всей нации, он перестал возглавлять небольшие военные отряды и развернул широкомасштабную войну против врагов. Его первым крупным сражением была схватка с деревней Черноногих, состоявшей из 80 палаток. Это произошло на Musclshell River. Гнилой Живот выслал вперёд разведчиков следить за передвижениями противника чуть ли не за месяц до сражения, собирая тем временем силы Абсароков воедино. Его собственное племя передвигалось так, чтобы не привлечь к себе внимание врага. Когда Черноногим казалось, что Гнилой Живот покидал их земли, хитрый вождь в действительности окружал их. Он мечтал напасть на них совершенно неожиданно посреди равнины.
Когда он решил, выслушав всех
гонцов, что благоприятный момент наступил, совершил стремительный переход и
поставил лагерь неподалёку от Черноногих, не обнаружив своего присутствия. Под
покровом ночи 400 его воинов подобрались ещё ближе. Рано утром, когда вражеский
лагерь снялся с места и выбрался на открытое пространство, Гнилой Живот дал
команду атаковать. Обрушившийся на Черноногих удар был ужасен. Вороны были
отменно вооружены, сидели на прекрасных конях и, конечно, готовы к бою. Линия
Черноногих была в буквальном смысле слова сметена. Те немногие, которые
пытались защищаться, погибли. Женщины и дети попали в плен. Большинство мужчин
Черноногих двигались во главе колонны, и не сразу среагировали на внезапную
атаку. Собравшись же вместе, они предприняли попытку ответить контрударом, но
они не могли потягаться с числено превосходящим противником. Несмотря на свою храбрость,
многим из них пришлось отступить, оставив свои семьи, другие погибли. После
жестокого боя, продолжавшегося несколько часов, более ста Черноногих остались
лежать на поле брани. 230 женщин и детей попали в плен. Более 500 голов лошадей
попало в руки Ворон, не говоря уже о домашнем скарбе и провизии. Со стороны
Ворон погибли 22 человека, многие получили серьёзные ранения... Индейцам редко
удавалось одержать столь великие победы.” (Denig “Five Indian Tribes of the Upper Missouri”)
“Мы работали вовсю, свежуя и разделывая мясо для укладки, чтобы везти его домой, как вдруг увидели, что те наши люди, которые находились в дальнем конце участка нашей охоты, поспешно сели на лошадей и быстро поскакали к нам с криками: “Враги! Вороны!” Затем мы тоже увидели нападающих - много мужчин на лошадях, быстро скакавших на нас. Их длинные головные уборы развевались по ветру; они пели оную песню, она звучала грозно. Ворон было так много, а наших мужчин так мало... бесполезно было сопротивляться. Все сели на лошадей...” (James Schultz). Может быть, этот рассказ Черноногой женщины, попавшей в плен к Апсарокам, повествует именно о том самом массовом избиении, организованном Гнилым Брюхом. Судя по всему, о том же самом событии говорит и Зенас Леонард (нападение Ворон на группу Пикуни), правда, Леонард называет чуть меньшее число палаток Черноногих - 69.
Несмотря на то, что в той беспощадной схватке себя проявил не только Гнилой Живот, ему всё же досталась вся слава... Его палатка покрылась рисунками, рассказывающими о деталях сражения... После завершения танцев со скальпами волосы врагов украсили одежду вождя - его рубаху, штанины и даже бизонью накидку (самый выдающийся знак почёта, который может получить воин).
После многодневных праздников Апсароки разделились, как это часто случается, на множество мелких групп. “Одна из них, состоявшая из 30 палаток, остановилась однажды в верховьях реки Шайен у подножия Чёрных Холмов. Шайены, воинственная нация, от которых и происходит название реки, за несколько лет до этого покинули те края и перебрались на Южный Приток реки Платт. Там, терзаясь постоянными столкновениями с Команчами, они приняли решение возвратиться назад в Чёрные Холмы. Вороны не знали об их появлении, когда отправились в путешествие. Шайены насчитывали 300 палаток, они были богаты лошадьми, всегда считались замечательными воинами. Узнав о приближении врагов, Шайены устроили западню и ночью напали на Ворон, перебив почти всех. Несколько человек, сумевших спастись в темноте, принесли печальное известие своим соплеменникам. Кое-кто из попал в плен и подвергся пыткам, будь то дети, женщины или старики.
Через неделю-другую спасшиеся добрались до родных мест. Слух о несчастье быстро разнёсся вокруг. Все ждали приезда Гнилого Брюха. Люди обратились к нему организовать военный поход ещё раз и покарать врагов. В то время он находился у Плоскоголовых, но дурные вести долетели до него быстро, и вскоре он был среди своих людей, собираясь в поход...
Общее руководство операцией возлагалось на Гнилого Живота, но бок о бок с ним ехали и другие известные вожди, такие как Длинные Волосы, Маленький Белый Медведь, Жёлтый Живот, Два Лица и т. д. За каждым из них двигались его личные последователи. Эти “младшие” вожди составляли Совет Гнилого Брюха... Общая численность отряда - 600 человек, то есть примерно четверть всей нации Ворон...
Я не ставлю себе задачу проследить военный поход Гнилого Брюха день за днём. Достаточно сказать, что Вороны ехали с большой осторожностью и не обнаружили своего присутствия. Там, где они особенно опасались присутствия врагов, Вороны продвигались только ночью... Они обнаружили след деревни Шайенов и нашли останки своих погибших соплеменников. Вороны собрали человеческие черепа, кости, поплакали над ними, порезали себе руки в знак глубокой скорби, выкопали глубокие ямы и зарыли в них кости. Это противоречило их традиции, так как мёртвые тела полагается привязывать на деревьях. Но перед ними были только кости, а не человеческие тела... Гнилой Живот произнёс речь...
Примерно через десять дней они добрались до реки Арканзас, где нашли свежие следы Шайенов. На следующую ночь Вороны остановились возле того места, где между двумя ручьями располагалось селение Шайенов. Вороны выстроились двумя длинными цепями, соблюдая интервал в 10-20 шагов между воинами. Одной группой руководил Гнилой Живот, другую возглавлял Маленький Белый Медведь. Едва забрезжил день, семеро Ворон побежали к стойбищу Шайенов и медленно, чтобы не поднять шума, погнали их лошадей в сторону затаившихся своих соплеменников. Шайены, увидев жалкую горстку врагов, нагло ворующих целый табун, бросились в погоню пешком. 60-80 главных воинов Шайенов внезапно оказались между двумя линиями Ворон, которые одновременно вскочили на ноги, подняв громкий крик, и взяли Шайенов в кольцо. Из попавших в окружение ни один не уцелел. Вороны дали всего один залп, но этого оказалось достаточно... Через некоторое время была одержана полная победа. Шайены потеряли 200 человек убитыми, 270 женщин и детей попали в плен к Воронам. Они захватили более 1000 лошадей. Сами же потеряли пятерых, и человек 10-15 были ранены. Цель экспедиции была выполнена, месть совершена.
Это случилось в 1833 году, когда
общее число Вороньего Племени составляло приблизительно 800 палаток (примерно
по 8 человек в каждой, то есть 6400 душ в общей сложности). В это время
переселенцы устремились к плодородным землям вокруг реки Арканзас, и каждый
следующий обоз был более многочисленнее предыдущего. Победоносно возвращавшийся
на родину отряд Ворон повстречался с одним из караванов белых людей... Переселенцы
знаками давали понять индейцам, чтобы они не приближались. Оказалось, что среди
белых людей были тяжело больные. Пришлось приложить огромные усилия, объясняя
индейцам всю глубину угрожавшей им опасности, но тщетно. Кое-кто из Ворон всё
же вступил в контакт с носителями болезни. Прежде чем отправиться дальше,
некоторые из индейцев захворали, по приезде в родную деревню недуг свалил уже
добрую половину отряда. Можно представить себе отчаянье, охватившее людей,
когда смерть принялась собирать урожай в стойбище. Сокрушительная сила оспы в
индейских селениях описывалась уже не раз. В данном случае всё происходило так
же, как в иных племенах, умирало шесть человек из семи заболевших. Как только
Вороны сообразили, что произошло, они разбились на мелкие группы и разбежались
в разные стороны, прячась в горах от эпидемии. Весь строгий порядок племени, с
таким трудом установленный Гнилым Брюхом, был развален в считанные дни. Никто
не пытался взять на себя руководство. Каждая семья думала только о себе.
Мёртвые и умирающие бросались на съедение волкам...” (Denig “Five Indian Tribes of the Upper
Missouri”)
Дениг утверждает, что из 800 палаток осталось 360 малонаселённых жилищ, но к моменту написания книги (1856) их число увеличивалось до 460. Любопытно, что Зенас Леонард ничего не сообщает об эпидемии 1833-1834 годов среди Абсароков. Нет никаких упоминаний об оспе в этом племени и у Максимильяна. Шардон пишет, что Вороны немного пострадали от эпидемии 1837 года. Дениг сообщает, что болезнь обошла Гнилого Живота стороной. Маленький Белый Медведь заразился, но оправился, хотя “ряды его воинов страшно поредели.”
Традиционно индейцы считали белых людей главными виновниками таких бед, что было вполне естественно. Как бы европейцы ни пытались откреститься от этих обвинений, факт остаётся фактом - оспу, холеру, корь, свинку и прочие инфекционные заболевания привезли в Америку именно белые люди. Индейцы, попадая под удар эпидемий, всегда высказывали желание отомстить “бледнолицым псам за их подлость.” К этому призывали даже самые дружественно настроенные вожди. Вспомнить хотя бы вождя Манданов по имени Четыре Медведя. Он считался наиболее надёжным индейцем, на его поддержку служащие форта Кларк могли рассчитывать в труднейших ситуациях, и всё же он, умирая от оспы призывал: “Друзья мои, выслушайте, что я вам скажу. Сколько я себя помню, я всегда любил белых людей. Я жил рядом с ними с тех пор, как я был мальчишкой. Мне радостно осознавать, что я не сделал ничего плохого ни одному белому человеку. Наоборот, я всегда защищал их и ограждал от оскорблений. Этого никто не может отрицать. Четыре Медведя видел голодного белого человека, но он накормил его, напоил, дал бизонью шкуру для сна. Я всегда был готов умереть за них. Это правда. Я сделал всё, что мог сделать краснокожий человек для них. И вот чем они отплатили! Неблагодарностью! Я ни разу не обозвал белого человека собакой, но сегодня я объявляю их всех сворой чёрных псов! Они обманули меня. Я считал их братьями, но они оказались страшнейшими врагами. Я участвовал во многих битвах, бывал ране, но сегодняшние раны мне нанесли люди, которых я называл братьями! Я не боюсь смерти, мои друзья. Вам это известно. Но умереть со сгнившим лицом, с обликом, от которого даже волки будут в ужасе шарахаться прочь, - что может быть хуже! Волки будут шептаться: “Это Четыре Медведя - друг бледнолицых!” Прислушайтесь к моим словам, ибо это последнее, что я говорю. Подумайте о своих жёнах, детях, братьях, сёстрах и друзьях. Подумайте о всех, кто вам дорог, но теперь умер или умирает. Их лица сгнили. В этом виноваты те самые псы-бледнолицые. Подумайте над этим, друзья мои, подумайте хорошенько и не оставьте никого из них в живых!”
Что же должны были чувствовать более “дикие” краснокожие?
Гнилой Живот, испытывая неприязнь к белым людям (по этой или по какой-то иной причине), решил “наказать” их. Дениг пишет, что “давней мечтой вождя было ограбить форт Американской Пушной Компании, расположенный в устье реки Maria.” Трудно сказать, откуда это известно Денигу, возможно, кто-то из индейцев поведал ему об этом. Но даже если мысль о нападении на крепость белых людей пришла ему внезапно, она послужила поворотным ключом его оставшейся жизни.
“Черноногие были заклятыми врагами Ворон, и в этом форте они приобретали ружья, амуницию, ножи и прочие принадлежности войны. Черноногие убивали и многих белых людей, так что торговцы из форта, терявшие своих друзей от рук Черноногих и всё же продолжавшие торговать с ними как с друзьями, заслуживали не лучшей участи, чем сами Черноногие. Гнилой Живот растолковал соплеменникам что все военные отряды, проходящие мимо форта и направляющиеся в страну Ворон, снабжаются оружием именно в форте, а большинство угнанных у Ворон лошадей в том форте сбывается. Кроме того, в ослабленном после эпидемии состоянии Вороны не могут тягаться с Черноногими. Оружия осталось мало, его похоронили с его владельцами. Боеприпасов не хватает. И вообще в течение эпидемии Вороны растеряли своё имущество. Им нечем жить, не говоря уже о том, чтобы защищаться! Вождь перечислил все эти причины на собравшемся совете, привёл много других аргументов и заключил, что нападение на форт полностью поправит пошатнувшееся положение племени.” (Denig)
Разве не похожа эта ситуация на упомянутые раньше, когда, например, Большебрюхие Атцины собирались напасть на форт и поживиться находившимся за стенами богатством? Вся вина за любые неприятности сваливалась на белых людей, когда вождям становилось трудно удержать свой авторитет. И дикари с лёгкостью принимали на веру, что одно-единственное нападение на форт раз и навсегда избавит их от всех бед. Удивляет то, что подобные планы возникали достаточно редко, хотя приводимые в их защиту доводы были у всех племён одинаковые: “Белые дают нам мало, поэтому мы заберём у них всё без остатка.”
“Когда решение о нападении на крепость было принято, Маленькому Белому Медведю поручили поехать вперёд с его отрядом в 30 человек для разведки, пока оставшаяся часть племени подготовится для похода к форту. Они настолько были уверены в успехе, что заготовили 1000 сёдел для будущего богатства. Племя выступило на десять дней позже разведывательного отряда и шло неторопливо, везя с собой все палатки и семьи, продвигаясь по территории, полной бизонами, останавливаясь то и дело для заготовки сушёного мяса, которое могло потребоваться им во время намечаемой осады форта. Общее число боеспособных мужчин в том отряде было 1100-1200, но мало кто из них имел огнестрельное оружие.
Отряд Маленького Белого Медведя скакал по земле Черноногих, не встречая врагов ушедших в те дни к торговым постам Компании Гудзонова Залива, построенных на притоках реки Саскачеван. К концу лета Черноногие должны были возвратиться к берегам Миссури.
Разведчики подкрадывались к форту по ночам, а днём наблюдали издали, пересчитывая число служащих крепости, изучая распорядок, выясняя, как охранялись лошади и где было бы удобнее стать лагерем, чтобы не попасть под огонь пушки. Удовлетворившись полученной информацией, Маленький Белый Медведь повернул свой отряд обратно. Казалось, всё благоприятствовало экспедиции. Близ форта паслось много бизонов, так что в мясе не будет недостатка.
Разведчики скакали в приподнятом настроении. И так спешили они навстречу своему племени, что забыли о всякой осторожности, путешествуя по чужой территории. Не обследуя местности, они мчались, распугивая бизонов и оленей. Естественно, это привлекло внимание большого отряда Черноногих, отправившихся в поход против Ворон. Понятно, что у Черноногих были все преимущества перед расслабившимися врагами. Ночью они подступили настолько близко к стоянке Маленького Белого Медведя, что видели даже костры. Вперёд прокрались лазутчики, разузнавшие численность вражеского отряда и подслушавшие, о чём разговаривали Вороны. Черноногих было около ста шестидесяти человек, их возглавлял Пятнистый Лось, опытный боец.
Утром, пока большинство Ворон продолжало спать, беззаботно побросав своё оружие, Черноногие напали и в считанные минуты покончили с врагами. Маленький Белый Медведь погиб. А четырём Воронам удалось сбежать. Они-то и принесли соплеменникам весть о внезапном разгроме отряда. Велика была скорбь по павшим. Маленький Белый Медведь был горячо любим своим народом. Он был приятным в общении, мягким, доводился родственником Гнилому Брюху и был его главной опорой... Теперь поход на форт белых людей приобрёл совершенно иной оттенок и стал первостепенной важности.
Едва прошла первая волна скорби,
Гнилой Живот поднял весь лагерь и вновь пустился в путь, и быстрым маршем
Вороны добрались до окрестностей торгового поста. Примерно первого августа 1835
года они поставили свои палатки на горе, поросшей соснами, примерно в 20 милях
от форта.” (Denig “Five Indian
Tribes of the Upper Missouri”)
Здесь я вынужнен вновь обратить внимание на столь часто проявляемую Денигом невнимательность, которую можно объяснить лишь тем, что он, не считая себя историком, не придавал большого значения датам (если не сказать, что он вовсе не обращал на даты внимания). Поход и осада Воронами форта Юнион произошёл, конечно, не в 1835 году, а годом раньше. Кроме того, к первому августу вся история уже закончилась, так как уже запись в ежедневнике форта Кларк от восьмого августа 1834 года гласит: “От Большебрюхих приехал Мэй с известием о гибели Гнилого Брюха. Его убили Черноногие.” А до них новость должна был ещё дойти. Так что Дениг демонстрирует в своих материалах редкую недобросовестность.
“Возле своей стоянки они повстречали белого траппера по имени Джеймс Коатс, с которым были прекрасно знакомы. Всю весну он провёл на охоте в Скалистых Горах и теперь возвращался к форту, продать бобровые шкурки. Этот мужчина в течение нескольких лет жил среди Ворон и вместе с ними промышлял ловлей бобров. Он знал их язык и считался другом. Однако Вороны не пустили его в крепость, опасаясь, что он раскроет их планы.” (Denig)
“В форте обычно размещалось от 30 до 50 человек, они жили там всю осень и зиму. Но большинство из них уезжало летом вниз по Миссури, чтобы отвезти скупленные весной шкуры. Так что с весны до конца лета в форте Юнион находилось человек 10-15. В августе-сентябре возвращались с товарами уплывшие весной лодочники, и служащие получали долгожданное подкрепление.
Именно в этот отрезок времени, когда людей внутри частокола было мало, Вороны намеревались напасть на пост или вынудить его защитников сдаться после осады. Когда индейцы появились, фортом командовал Александр Калберстон, человек опытный и решительный, ставший Главным Агентом Компании на всей территории Верхнего Миссури. Он многие годы провёл в качестве купца среди различных племён, свободно разговаривал на нескольких языках и был в курсе самых деликатных вопросов, касающихся индейских обычаев. Он ничего не знал о намерениях Ворон, но всегда принимал необходимые меры предосторожности, так как понимал, что в стран, кишащей воинственными и свирепыми племенами, расслабляться было нельзя. На бастионах день и ночь стояли дозорные. Почти все служащие постоянно находились внутри, и лишь несколько человек оставались снаружи, карауля лошадей.” (Denig) И всё же индейцы сумели подкрасться ночью, спрятаться у берега и утром, когда в очередной раз лошадей вывели на пастбище, они оттеснили охрану и угнали весь табун. Вскоре после этого весь лагерь Ворон появился в поле зрения белых людей, но на безопасном расстоянии. Гнилой Живот подъезжал со своими помощниками несколько раз к воротам крепости и просил впустить их внутрь. Он разговаривал очень дружелюбно и обещал вернуть всех украденных лошадей.
- Мы не причиним зла, - он помогал себе жестами, - мы не хотим причинять ничего дурного белым людям. Мы разыскиваем лишь Черноногих.
- Зачем же вы увели наш табун?
- Это недоразумение, - улыбался вождь в ответ. - Юноши с горячими головами совершили ошибку. Я разберусь с этим. Я верну лошадей. Но впустите меня внутрь. Я хочу поговорить с вами спокойно.
Он надеялся лично увидеть, каковы продовольственные и военные запасы белых людей. Он хотел знать наверняка, сколько ему придётся провести времени перед стенами форта. Но Калберстон не открыл перед ним ворота. “Мистер Калберстон остался глух ко всем просьбам вождя и велел ему уйти восвояси.” (Denig)
День шёл за днём. Жители форта с нетерпением ждали появления Черноногих, понимая, что это заставит Ворон уйти прочь. Но Черноногих не было. Пищевые продукты закончились, но охотой заняться белые люди не могли.
“Каждый день приносил усиливающееся чувство голода, старые шкуры, башмаки - всё было съедено. И нечем было себя подбодрить. Люди начали поглядывать друг на друга со злобой. Отчаянье достигло предела. И тогда Калберстон созвал всех и объявил, что придётся дать Воронам бой. Он предложил поутру дать по индейцам залп из пушки, напасть на их деревню и сражаться до последнего вздоха. Всё равно терять больше нечего... По своему опыту Калберстон знал, что хорошо проведённая артиллерийская подготовка заставит индейцев отступить... Никто не протестовал против этого плана. Люди были готовы к худшему. Даже те, кто совсем недавно страшились смерти, теперь приобрели решимость. Осада продолжалась уже целый месяц. В стойбище индейцев имелось вдоволь мяса, и дикари явно не собирались отступать от своих намерений.
И вот в назначенное утро, когда защитники форта готовились нанести свой отчаянный удар, с бастиона заметили необычное движение в лагере индейцев. Там собирали лошадей, воины бегали с оружием в руках, многие разъезжались в самых разных направлениях. Объяснение внезапному оживлению Ворон пришло, когда наблюдатели заметили за лесным массивом голубые струйки дыма.
- Это стойбище Черноногих, это наши друзья! - закричали белые люди и отложили оружие. На лицах появились улыбки.
Вороны, отправившиеся на
разведку, очень быстро примчались обратно, и весь лагерь начал поспешно
сворачиваться. Уже до наступления полудня вся деревня переправилась через
Миссури и скрылась из вида. В тот же вечер несколько гонцов от Черноногих
прискакали в форт, а на следующий день 800 палаток этого племени расположились
под стенами форта, угощая белых людей свежим мясом.” (Denig “Five Indian Tribes”)
Дениг сильно преувеличивает, утверждая, что осада была столь продолжительной. Видно, за десятилетия устных пересказов этой истории событие обросло новыми деталями и приняло иные масштабы. Разные источники говорят об этой осаде весьма противоречивые вещи. В сохранившемся списке дневника Калберстона сказано, что осада продолжалась лишь два дня (25-26 июня), а 30 июня к форту приехали первые Черноногие. Впрочем, Арчдэйл Гамильтон писал 17 сентября 1834 в послании к Кеннету МакКензи: “Из письма господина Калберстона вы узнаете, как Вороны заставили его самого и всех служащих форта пятнадцать дней питаться кожаными ремнями... Этим летом Черноногие убили Гнилого Живота.”
“Что касается Черноногих, то они, выяснив численность своих врагов, собрали совет и готовы были немедленно пуститься в погоню. Но некоторые возражали, ведь Вороны оказались на чужой территории со своими семьями, то есть положение их было незавидным, поэтому драться они будут отчаянно, прольётся много крови. В результате таких размышлений Черноногие пришли к заключению, что должны обеспечить себе максимум преимуществ. Индейцы редко идут на большой риск, не надеясь на большой выигрыш. Никогда индейцы не ввязываются в крупные сражения из-за одной только жажды крови. Большой бой возможен только при гарантированном перевесе одной из сторон, при полном равновесии сил масштабная схватка никогда не состоится.
Вороны были рады уйти от своих хорошо вооружённого и многочисленного противника. Но едва им показалось, что они избежали опасности, Гнилой Живот остановил их. Вождь не испытывал ни малейшего удовлетворения. Он не выполнил ни одной из поставленных задач. Он не отомстил за Маленького Белого Медведя и не одолел белых людей в форте. Его племя было теперь в худшем положении, нежели прежде. Ему оставалось только вернуться на землю Черноногих и пасть там в бою, чтобы смыть с себя позор. На победу он не мог надеяться.
В то самое время отряд из 20 Черноногих возвращался из глубины территории Ворон, не найдя там никого из желаемых врагов. Их обнаружили разведчики Гнилого Брюха, и вождь напал на них, убив двоих на месте. Оставшиеся Черноногие укрылись в небольшом деревянном укреплении, которые встречаются повсюду на земле Черноногих. Большинство Ворон высказались за то, чтобы не связываться с этими индейцами, ведь двоих уже убили, разве не достаточно для лёгкой славы? Но Гнилой Живот не согласился и в полном одиночестве помчался на притаившихся в укрытии врагов...
- Жизней двух Черноногих не достаточно, чтобы расплатиться за гибель Маленького Белого Медведя! - крикнул он.
Ему удалось пронзить одного из них копьём, но в ту же секунду ворох вражеских стрел утыкал его самого. Гнилой Живот упал на землю и больше не поднялся. Его люди, потрясённые увиденным, поскакали во всю прыть на Черноногих и вскоре от спрятавшихся за брёвнами индейцев никого не осталось в живых...
Следуя пожеланию Гнилого Брюха,
Вороны завернули его тело в его воинскую бизонью накидку и уложили его на
дереве та, где он погиб. Он остался лежать на земле Черноногих, чтобы внушать,
по его собственному высказыванию, ужас врагам даже после смерти.” (Denig “Five Indian Tribes”)
Это наиболее полная биография Гнилого Брюха. Многие авторы прибегали к материалу Денига, чтобы воспользоваться им для собственных версий, перерабатывали её, но в сущности история жизни Гнилого Брюха не становилась ни богаче, ни беднее. Знаменитый Эдвард Кёртис сообщил, что в августе 1825 года, когда Апсароки заключали первый договор с правительством США, Гнилой Живот занимал должность второго вождя племени. В июне 1833 года принц Максимильян был свидетелем того, как Джон Сэндфорт вручал Гнилому Брюху медаль в деревне Манданов. Этот вождь был широко известен большинству торговцев, и сообщения о его гибели занесены даже в ежедневники форта Кларк и форта Пьер.
***
“Есть одна характерная особенность Птичьего Племени, о которой стоит упомянуть. Это так называемые Berdeches или гермафродиты. Большинство цивилизованных народов признаёт два проявления половой принадлежности 0 мужчины и женщины, но Вороны выделяют третий вид пола, так сказать, нейтральный. Это никак не проявляется внешне в физиологическом смысле, но определяется поведением ребёнка. Время от времени какой-нибудь мальчик в возрасте 10-12 лет вдруг прекращает играть со своими с мальчиками и всё больше вращается в женском обществе... Если его девичьи привычки к 12-14 годам делаются устойчивыми, то родители подносят ему женское платье. С этого момента вся его жизнь должна быть посвящена женской работе. И мужчины и женщины обращаются к нему отныне как к настоящей женщине. Родители, конечно, сожалеют о таком повороте. В деревне Ворон обычно встречается пять-шесть таких существ.” (Denig)
Александр Генри писал в 1806 году: “Мне сообщили, что Вороны необычайно тяготеют к неестественным страстям и не позволяют себе удовлетворять свою похоть с лошадьми и даже с только что убитыми дикими животными” (New Light). Отец Де Смет оставил в своих письмах упоминание об одном воине-Вороне, который облачился однажды в женское платье и с тех пор придерживался женского образа жизни.
Большинство ранних наблюдателей высказывало недоумение по этому поводу, ведь “официальное” существование гомосексуальных отношений в “цивилизованном” обществе тех времён было немыслимым. Сегодня же никого не удивляют беззастенчивое появление berdeche на публике. Эти люди стали привычны, они выступают на эстраде, собираются в своих клубах и т. д. Никто даже не задумывается над тем, какую роль они играли в жизни “первобытных” народов.
А в былые времена они считались не просто людьми, потерявшими свою естественную сексуальную ориентацию, но фигурами, наделёнными особенной силой. Лакоты называли их словом “уинкте”, Шайены - “химане”. Этих облачённых в женское платье людей если не страшились, то всё-таки относились к ним с осторожностью.
Каждый трансвестит жил в
собственной палатке. Исключение составляли те из них, которых кто-то из воинов
брал себе в жёны. Но если в Вороньем Племени к гомосексуалистам относились
достаточно спокойно, то Лакоты непременно призывали своих детей к бдительности.
Так, Железная Раковина рассказывал: “Мой отец внушал мне, что я должен делать и
как вести себя до моей женитьбы. В числе прочих наставлений было и указание не
сближаться с уинкте. Уинкте есть мужчина, которому видение велело вести женский
образ жизни, чтобы прожить долго. Такое видение приходит к нему в детстве, но в
женское платье он облачается, когда достигает мужского возраста. И тогда он
начинает выполнять женскую работу и вообще жить по-женски. Эти люди - хорошие
шаманы и называют друг друга сёстрами. У каждого есть своё типи, которое им
ставят родители сразу после того, как у вступили в первую половую связь с
мужчиной. Мы считаем, что если мужчина пойдёт к уинкте и будет делать с ним то,
что надо делать с женщиной, то на него падёт несчастье.” (Life and Customs of a Warrior Society)
Индейцы часто ходили к трансвеститам и оставляли им всевозможные подарки, дабы снискать их расположение к себе. Бытовало мнение, что ребёнок, которому berdeche даст имя, никогда не будет болеть, и воины старались сделать всё, чтобы мужчина-женщина назвал их сына. Но это относилось только к мальчикам. К гомосексуалистам никогда не обращались для того, чтобы получить священное имя для дочери.
Итак, гомосексуальные проявления в мужской среде были достаточно распространёными и не вызывали ни у кого чувство недоумения. Что же касается лесбиянства, то о нём не осталось никаких прямых свидетельств, хотя сегодня индеанки встречаются от случая к случая во время выступлений американских лесбиянок в защиту свои прав.
Косвенным доказательством существования лесбиянства может считаться очень редкое появление в индейской среде женщин-воинов. Но хоть эти валькирии и вели сугубо мужской образ жизни, возглавляли военные отряды, проводили священные церемонии, курили трубки и даже брали в свой дом женщин для выполнения домашней работы, об их сексуальной жизни ничего определённого сказать нельзя.
Биография Женщины Вождя, написанная Денигом в “Пяти племенах Верхнего Миссури” является ярким примером редкого продвижения женщины по воинской лестнице до самого верха. Женщины редко уходили с мужчинами в военные походы. Если такое случалось, то на них возлагалась стряпня, починка обуви о прочие заботы по обслуживанию мужчин. Но никогда им не позволялось браться за оружие.
“Я намерен поведать историю о женщине из племени Равнинных Большебрюхих, которая в десятилетнем возрасте попала в плен к Воронам. Благодаря личному знакомству с ней в течение 12 лет, я могу изложить правдивый рассказ о ней.
Вскоре после её пленения воин, к которому она попала, стал замечать в ней проявление мужских черт характера... То ли желая позабавить её, то ли ради собственного интереса, приёмный отец стал потакать её наклонностям. Время от времени он отправлял её караулить лошадей, учил обращению с луком и стрелами, разрешая охотиться на птиц. Позже она получила в своё пользование ружьё. И будучи ещё молодой женщиной, она уже не уступала никому из мужчин ни в конной, ни в пешей охоте.
Она не меняла женскую одежду на мужскую, и облик её ничем не отличался от других девушек, разве что за спиной у неё всегда висело оружие. Ростом она была несколько выше большинства женщин и явно превосходила их физической силой. Задолго до того, как она впервые ступила на военную тропу, она прекратила общении с девушками и постоянно находилась в окружении мужчин, забавляясь их играми, участвуя в совместной охоте и на собственной спине приносила застреленных в горах коз. Она не пропускала ни одного загона диких лошадей, могла за одну охоту убить пять бизонов, расчленить их без чьей-либо помощи и доставить мясо домой.
Несмотря на свою привлекательную внешность, она не стремилась завоевать симпатии юношей. Когда же её приёмный отец погиб на войне, она взвалила на себя все обязанности главы семьи, выполняя роль отца и матери своим приёмным братьям и сёстрам.
Однажды Черноногие напали на несколько палаток Ворон, стоявших возле торгового поста. Наша героиня находилась в одной из тех палаток. Атака была внезапной. Несколько мужчин погибли, остальные спрятались вместе со своими лошадьми за стенами форта. Враги держались на достаточном удалении, чтобы не попасть под пули. Никто из осаждённых в крепости не решался выйти навстречу Черноногим, ни белые, ни Вороны. И вот эта женщина, понимавшая их язык, села верхом и выехала за ворота, чтобы переговорить с Черноногими. Все убеждали её не делать этого, но она не стояла на своём. Черноногие обрадовались, увидев перед собой лёгкую добычу. Она же, приблизившись к ним на расстояние револьверного выстрела, велела им остановиться. Они не придали значения её словам, один из ни выстрелил, остальные кинулись вперёд. Она без промедления подняла ружьё и свалила ближайшего из них, затем выхватила стрелы и поразила ещё двух врагов, сама не получив ни единой царапины. Оставшиеся два нападавших развернулись и отскакали к основному отряду, затем всей массой вновь бросились вперёд, чтобы разделаться с женщиной. Они выпустили целый рой пуль и стрел, но она скрылась в крепости, встреченная восторженными криками.
Этот отважный поступок поставил её в первые ряды храбрейших воинов. О ней сложили песни, и вскоре она прославилась во всём племени. Примерно год спустя она собрала немного юношей и возглавила свой первый военный отряд против Черноногих. Удача вновь сопутствовала ей. Она приблизилась к вражескому стану глубокой ночью, украла у них 70 лошадей и быстрым темпом погнала табун домой. Однако погоня настигла её отряд. Завязался жестокий бой, в результате которого Вороны умчались в сторону своего лагеря с большинством лошадей и двумя скальпами Черноногих. Одного из тех Черноногих женщина сразила и оскальпировала собственными руками. Ко второму, хоть его застрелил один из её воинов, она прикоснулась первой стволом своего ружья, пока враг был ещё жив - подвиг, заслуживающий высочайшей оценки в глазах индейцев!
В последующие времена она провела целый ряд ещё более дерзких и успешных экспедиций. Не было ни одной схватки с её участием, где бы она не проявила своих удивительных боевых качеств. Старики утверждали, что она рождена для удивительной жизни. Её поступки подняли её на высоту, которой достигали далеко не все воины мужского пола и уж, конечно, никогда не взлетала столь высоко ни одна женщина Вороньего Племени... Она заняла своё заслуженное место на совете вождей и воинов, став третьим по важности лицом в племени из 160 палаток.
Тем временем она продолжала вести обычный образ жизни, привозя мясо и шкуры домой. Шкуры она отдавала друзьям, а мясо вялила сама с помощью детей, которых опекала. Когда ей требовались дополнительные лошади, она отправлялась к вражеским деревням и брала там нужное ей количество...
Никто из мужчин не предлагал ей пойти в жёны. Возможно, все думали, что с ней, такой самостоятельной, будет трудно управляться. И она продолжала жить незамужней. Но вскоре, осознав необходимость каким-то образом решить вопрос с женской работой (ведь она считалась воином и не могла обременять себя женскими делами), она взяла себе жену. Она прошла через необходимую процедуру, какая обычно требуется, чтобы купить жену. Ну не странная ли эта страна, где мужчины надевают на себя женское платье, а женщины превращаются в мужчин и совокупляются с представительницами своего пола?!
Начав организовывать таким образом домашнее хозяйство, которое изо дня в день разрасталось, она в конце концов взяла ещё трёх жён. Эта полигамия подняла её авторитет в глазах соплеменников ещё не несколько порядков и упрочило её достоинство, ведь во всех равнинных племенах успех на войне и богатство лошадьми и женщинами являло собой главнейшую особенность в положении воина. Отныне она не знала, чего ещё она могла добиваться. Она обладала славой, богатством, влиянием.
Летом 1854 года она решила нанести дружеский визит Равнинным Большебрюхим, из которых происходила. Подписанный в 1851 году в форте Ларами договор между племенами Верхнего Миссури повлёк за собой мирное сосуществование Черноногих и Равнинных Большебрюхих, и они неоднократно посылали гонцов с мирными предложениями к Воронам и Ассинибойнам. Ассинибойны откликнулись на выражение доброй воли, и 3-4 года их отношения не омрачались войной... И вот Женщина Вождь решила поехать к Большебрюхим и высказать им слова мира... Многие старые трапперы и торговцы пытались отговорить её от этого поступка, понимая, насколько сильна была ненависть Большебрюхий по отношению к ней. Но она не желала слушать их.
Неподалёку от стойбища Равнинных Большебрюхих, возвращавшихся из форта Юнион в родные края, она увидела их большой отряд. Она смело приблизилась к ним, завязала разговор, выкурила трубку. Но едва враги выяснили, кто она такая, они приняли решение убить её на пути в их лагерь, что они и сделали, застрелив также четырёх её спутников-Ворон.
Так закончился земной путь
единственной Женщины Вождя.” (Denig
“Five Indian Tribes of the Upper Missouri”)
Изложенная Денигом история очень интересна, но сожаление вызывает тот факт, что Дениг, будучи знаком с Женщиной Вождём лично, не удосужился рассказать подробнее о её внешности, подробнее обрисовать её характер, манеры поведения, особенности речи и так далее. Он даже ни разу не назвал её имени! Разве это не огромное упущение? А ведь он прекрасно понимал, что она - явление уникальное! Либо он не знал его, то есть не был знаком с ней так хорошо, как утверждал, либо это надо отнести на счёт его крайней невнимательности, которую я отмечал уже не однажды. Ну что ж, чего нет, того уже не будет. А жаль, очень жаль. Остаётся благодарить других авторов, сумевших оставить скромные, но важные описания этой редкой женщины.
Курц встретил “известную амазонку Абсароков” в форте Юнион 27 октября 1851 года. Он отметил, что она “вовсе не выглядит дикой или воинственной... Ей примерно сорок пять лет. Она отличается скромностью и скорее миролюбива, нежели таит в сердце готовность поссориться.” Курц присутствовал, когда она подарила Денигу скальп Черноногого, который Дениг переподарил Курцу. В другой своей книге (“Индейцы Верхнего Миссури”) Дениг упомянул, что какая-то женщина из племени Ассинибойнов решила последовать примеру знаменитой воительницы Вороньего Племени, но погибла в первом же своём военном походе. Была и среди Черноногих девушка по имени Бегущий Орёл, о которой старые индейцы вспоминали ещё в 1940 году и убитой Плоскоголовыми.
Так что женщины, вставшие на мужскую тропу, встречались время от времени, но на одно поколение каждого племени их не бывало более одного человека, чего не скажешь о мужчинах, превратившихся в женщин.
Согласно психологии
североамериканских индейцев, каждый мужчина должен был проявлять присущие воину
качества. Но Вороньем Племени нередко появлялись люди, отличавшиеся полным
безрассудством на поле боя, с которым не мог тягаться никто. Это были люди,
потерявшие по той или иной причине всякий интерес к жизни и искавшие смерти.
Они называли себя Безумными Псами. Некоторые особенности их поведения напоминали
хейоков Титонов и воинов-перевёртышей Шайенов. “Надев свой особенный костюм,
прихватив необходимую регалию и крича свою песню, такой человек говорил
абсолютно обратное тому, что он имел в виду, и рассчитывал, что его собеседники
будут общаться с ним таким же образом. Так, например, чтобы он исполнил танец,
нужно было попросить его воздержаться от пляски. Этим поведением индеец давал
всем знать, что он превратился в Безумного Пса (мичгье-уара-ксе) и намеревался
погибнуть от вражеской руки в текущем году. Безумные Псы пользовались
безграничным уважением соплеменников. Но тот из них, кто вдруг менял своё
решение или проявлял трусость, становился презреннейшим из живых тварей. Вместе
с тем Апсароки никогда не позорили тех из Безумных Псов, кто по независящим от
него причинам не сумел выполнить своего обещания сгинуть в бою, хотя и пытался
сделать это. Такой воин имел право вновь объявить себя Безумным Псом ещё на
один год.” (Lowie “Literature, Language and Aesthetics”)
Причин для того, чтобы сделаться Безумным Псом, было множество. Лоуи рассказывал об индейце, который пришёл в негодование от несправедливого распределения продуктов в резервациях правительством США и объявил себя Безумным Псом, а Крапчатый Заяц вступил в ряды этих странных воинов, огорчённый смертью своего отчима. Обычно в племени насчитывалось одновременно два-три Безумных Пса; Один Рог вспоминал, что в его бытность он видел как-то в своей деревне сразу пять Безумных Псов, но это крайне редкий случай.
В статье “Literary Style of Crow Indians” Лоуи рассказывает несколько историй Безумных Псов, из которых я приведу для примера лишь одну в сокращённом виде. Её поведал в 1907 году индеец по имени Нет Берцовой Кости.
“В Старом Агентстве распределялись товары. Люди сидели в ожидании перед разложенными вещами, когда появился юноша на коне. Он был завёрнут в одеяло, прижимая его рукой к животу, и стучал кнутом, будто погремушкой. Он въехал в лагерный круг, и это был первый раз, когда я увидел Безумного Пса. Он затянул свою песню, и люди принялись спрашивать: “Кто это?” Колено юноши сильно распухло, он был ранен... Затем он уехал, и некоторое время никто не видел его. Как-то вечером он облачился в парадную одежду и появился перед народом. Мы все встретили с воодушевлением. Что касается его погремушки, то он сделал её из консервной банки из-под муки, насыпав внутрь бусы. Она здорово шумела... Его лошадь была сплошь увешана шкурами пойманных им зверей. В его руке покоилось лежавшее поперёк седла ружьё... Он сплёл маленькие косички над лбом и привесил к ушам сделанные собственными руками серьги из раковин, шею он украсил ожерельем. Мы все увидели его, и он нам всем понравился. Проезжая по стойбищу, он пел песню и тряс погремушкой... Он остановился перед чьей-то палаткой, и мужчина сказал ему: “Не танцуй!”. И тогда барабанщик юноши принялся петь, стуча в барабан. Юноша начал плясать. “Я хочу умереть, я устрою себе испытание! Вскоре я узнаю, получится ли это у меня!” Он выстрелил себе в ступню. Мне рассказывали, что при этом он воскликнул радостно: “Всё получится!” Женщины выказывали ему огромную симпатию. Он плясал каждый вечер. Когда племя переезжало с места на место, он пел. Когда лагерь стоял на месте, он ходил между жилищ и пел. Старухи усердно подбадривали его. Ночами он не прекращал своих песен. Когда мужчины отправлялись охотиться на бизонов, они позвали этого юношу в качестве охотничьей собаки. Он надел пышный убор со шлейфом и помчался вперёд... На следующее утро возле древни появились враги. Несколько молодых воинов Вороньего Племени бросились на противника, пока остальные рыли траншеи. Безумный Пёс поспешил туда. Он доскакал до края оборонительных работ и там был застрелен. Сразу после того начался проливной дождь. Безумный Пёс пролежал в воде всю ночь до самого рассвета. Утром мы нашли его в огромной луже. Его завернули в шкуру, уложили на лошадь и доставили в стойбище. Все очень много плакали. Потом установили шесты и водрузили на них мёртвое тело Безумного Пса. Рядом поставили длинную палку и привязали к ней его шлейф. Вот как погиб тот юноша.”
***
Рассказ об индейцах верхнего течения реки Миссури может быть бесконечно долгим. Следовало бы хотя бы кратко обозреть жизнь других Земляных Деревень (Манданов и Хидатсов), но я намерен закончить эту книгу именно здесь, на Апсароках, прекратив изложение чуть ли не на полуслове, как это сделал и Дениг. Но причины у нас разные. Книга Денига - лишь материал, а не законченное произведение. Я же останавливаюсь здесь потому, что дальше спорить мне не с чем. Там, где оборвался текст Эдвина Денига, известный как “Пять племён верхнего Миссури”, заканчивается и моё обсуждение этого текста.
Хочу добавить только несколько слов.
То, что сегодня принято называть культурой “примитивных” народов, исчезает по всей нашей планете, вытесняемое “цивилизованными” стандартами общественной морали. Мне жаль, что национальные корни остаются погребёнными в недрах прошлого, как ненужный хлам. Наша земля, называемая сегодня Россией, зачастую уже не может вспомнить, что и откуда пошло у нас, что и почему существует сегодня, что и когда прекратит своё существование по причинам вполне объяснимым, но для нас сегодня непонятным, а то и вовсе неведомым. Я уверен в том, что все мы, потеряв себя в процессе подъёма по технократической лестнице к вершинам благосостояния, можем удержаться на достигнутой головокружительной высоте лишь в том случае, если будем опираться на наше прошлое. Без твёрдого прошлого у нас не может быть твёрдого настоящего. Прошлое Руси, языческой, многоликой, древней, мудрой, стёрто со страниц существующих учебников. Шесть тысяч лет существовало единое летоисчисление Руси до прихода христианства, но нам ничего не осталось от того огромного по своему времени периода. Разрозненные сохранившиеся крупицы не дают и не могут дать полной картины нашей древней культуры. Так же канула в никуда культура кельтов. Остались жалкие крохи. Но вглядываясь в американских аборигенов, которые даже во времена европейской колонизации сумели сохранить собственное лицо и о которых осталось великое множество подробнейших свидетельств, мы можем увидеть в них очень далёких себя, древних, диких, прямодушных, настоящих. Через них мы, натыкаясь на необъяснимое в нашем собственном прошлом, без труда распознать - что, зачем и почему…